Посвящается ему одному, несбыточному идеалу.

- Шульдиг, ты любишь меня?..

Смешок.

- Как я тебя могу любить, когда совсем не знаю?..

 Стыдливо опускаю глаза и отворачиваюсь. Как все глупо. Я собираюсь уйди, но почему-то медлю.

-Куда?..

- Домой… - отвечаю, а слезы закипают на глазах.

 Поднимаю глаза и вижу твое отражение в зеркале. Ты видел в нем и меня, и мои слезы. Моё лицо искажает гримаса боли, и я срываюсь с места, убегаю.

Пустота. Обруч холодной, щемящей, проникающей до самого естества, до самой сути (которую не познать человеку) боли сжимает моё сердце, заставляя дрожать всем телом, спотыкаться, плакать.

 Я не замечаю, как оказываюсь на улице. Останавливаюсь и понимаю, что я на бульваре. Поднимаю воротник куртки, надвигаю капюшон как можно ниже и опускаю голову. Я плачу. Я пытаюсь не всхлипывать, чтобы люди не обращали на меня внимания. Я плачу.

 Я люблю тебя. И я страдаю от этой болезненной любви, потому что я не могу находиться с тобою рядом. Ты меня раздражаешь, дразнишь, доводишь до исступления своими поступками и крутым нравом, но я и не могу без тебя. Я забыл, когда был счастлив. Я рядом с тобой, Шульдиг, - я страдаю. Ты далек от меня – я страдаю. Я не могу не думать о тебе, но и думать не могу… Я ревную тебя ко всем, и ты это знаешь. Но ты не знаешь, как я люблю тебя. Ты никогда не брал чувства в расчет. Ты живешь сегодняшним днем, бесполезно прожигая эту жизнь, и я вижу, что ты именно живешь. Ты наслаждаешься каждым мигом, пьешь до дна. А я... существую размеренно, ритмично, даже не бесполезно для общества. Я учусь, я всегда прихожу домой во время, беспокоюсь о родителях, слежу за нормой своего поведения. Но, увидев тебя и полюбив тебя, понимаю, что не хочу так жить. Именно ты стал для меня олицетворением запретного плода.

 Я уже готов выть от тоски. Но я иду… не могу остановиться.

 Что ты со мной сделал?

 Зачем мне показали то, что я прятал глубоко внутри и пытался забыть, не думать об этом?.. Зачем втоптали мою жизнь, её смысл, в грязь? Зачем?...

 Я падаю. Джинсы начинают медленно впитывать в себя воду, но я не поднимаюсь. Я не могу. Я опираюсь на руки, встаю на колени, предпринимаю попытку встать на ноги, но снова оказываюсь на коленях… Горькая усмешка у меня на губах, я чувствую её яд. Это как раз моё место. Стоять на коленях. Смех с хрипом вырывается у меня из груди.

Шульдиг.…  Да, Шульдиг, ты король. А я раб. Я раб норм, правил, устоев. Шульдиг, я раб! И ты мне показал это!

 Я плачу взахлеб. Слезы смешиваются с грязью, водой, непонятно когда начавшимся дождем. Я всхлипываю, вою, но сквозь эти рыдания прорываются смешки.

   О Шульдиг… ты бог для меня… Бог из-за которого я только страдаю, но которого тем не менее люблю.

  Смеюсь... Такое странно слово - любовь…

  А ты меня ведь не любишь. И не любил. И не будешь. Я не тот человек, к которому ты можешь воспылать. Даже чисто физически я тебя не привлекаю.

 Я хочу, чтобы сейчас откуда не возьмись, выехала машина и сбила меня. Я хочу, чтобы появился какой-нибудь пьяница и избил меня до смерти. Я хочу умереть. Я не хочу существовать…

- Шульдиг! Я люблю тебя! – кричу непонятно кому. А из глаз вытекают слезы.

Мне не хватает воздуха. Я всхлипываю, пытаюсь успокоиться, вздохнуть, но начинаю захлебываться в луже, в которую упал. Отползаю.  Отплевываюсь водой, пытаюсь восстановить дыхание, но меня бьет мелкая дрожь и трясет. Стоном с моих губ срывается это проклятое и божественное слово «Шульдиг…».

Я так и остаюсь лежать на мокром асфальте, задыхаясь от собственно безысходности и самосознания никчемности. А дождь все лил и лил…

 Ende

 P.S. Бесполезно заканчивать этот рассказ, типа «И тут явился Шульдиг, обнял меня и прошептал заветные слова…». Но и так же бесполезно и бессмысленно заканчивать «меня сбила машина», такого ведь не бывает... Обычно человек вынужден жить с своими страхами, горечью, обидами и любовью.