Люто замороженный, Петербург горел и бредил. Было ясно: невидимые за
туманной занавесью, поскрипывая, пошаркивая, на цыпочках бредут вон желтые
и красные колонны, шпили и седые решетки. Горячечное, небывалое, ледяное
солнце в тумане - слева, справа, вверху, внизу - голубь над загоревшимся
домом. Из бредового, туманного мира выныривали в земной мир драконо-люди,
изрыгали туман, слышимый в туманном мире как слова, но здесь - белые,
круглые дымки; выныривали и тонули в тумане. И со скрежетом неслись в
неизвестное вон из земного мира трамваи.
На трамвайной площадке временно существовал дракон с винтовкой, несясь
в неизвестное. Картуз налезал на нос и, конечно, проглотил бы голову
дракона, если бы не уши: на оттопыренных ушах картуз засел. Шинель
болталась до полу; рукава свисали; носки сапог загибались кверху - пустые.
И дыра в тумане: рот.
Это было уже в соскочившем, несущемся мире, и здесь изрыгаемый
драконом лютый туман был видим и слышим:
- ...Веду его: морда интеллигентная - просто глядеть противно. И еще
разговаривает, стервь, а? Разговаривает!
-- Ну, и что же - довел?
- Довел: без пересадки - в Царствие Небесное. Штыком.
Дыра в тумане заросла: был только пустой картуз, пустые сапоги, пустая
шинель. Скрежетал и несся вон из мира трамвай.
И вдруг - из пустых рукавов - из глубины - выросли красные, драконьи
лапы. Пустая шинель присела к полу - и в лапах серенькое, холодное,
материализованное из лютого тумана.
- Мать ты моя! Воробьеныш замерз, а! Ну скажи ты на милость!
Дракон сбил назад картуз - и в тумане два глаза - две щелочки из
бредового в человечий мир.
Дракон изо всех сил дул ртом в красные лапы, и это были, явно, слова
воробьенышу, но их - в бредовом мире - не было слышно. Скрежетал трамвай.
- Стервь этакая; будто трепыхнулся, а? Нет еще?
А ведь отойдет, ей-бо... Ну скажи ты!
Изо всех сил дунул. Винтовка валялась на полу. И в предписанный
судьбою момент, в предписанной точке пространства серый воробьеныш дрыгнул,
еще дрыгнул - и спорхнул с красных драконьих лап в неизвестное.
Дракон оскалил до ушей туманно-полыхающую пасть. Медленно картузом
захлопнулись щелочки в человечий мир. Картуз осел на оттопыренных ушах.
Проводник в Царствие Небесное поднял винтовку.
Скрежетал зубами и несся в неизвестное, вон из человеческого мира,
трамвай.