Настроение сейчас - Burned?

(Много слов на один мысле чувства-образ, вызванный непонятно чем. Но всё-таки это именно то, что мне было нужно и чего от себя я так ждал. Кажется, жизнь начинает налаживаться.
Пусть на самом деле это всего лишь очередной дикий плющь.)

Burning with you
At once the grace
And the curse

…С чего это началось, ты не сможешь сейчас вспомнить. Это было что-то настолько незначительное, что тебе не пришло в голову сознательно обратить на это внимание. Может быть, однажды у тебя внезапно зачесался нос – конечно, ты чихнул, но не более того. Или порывом ветра занесло в приоткрытый в улыбке рот песчинку – она лишь хрустнула на зубах, а ты даже поморщиться не удосужился. Или – по вине совсем другого по характеру сквозняка – пылинка попала тебе в глаз. Но ты лишь потёр машинально веко да пролил скупую очистительную слезу.
Почему-то именно в конце так важно понять, с чего всё это началось. Хотя это даже логично – думать о прошлом, когда будущего нет совершенно и настоящее рассыпается на части. Думать не о том, что ещё совсем недавно казалось таким важным и жизненно-необходимым, но о том, что прямо здесь и сейчас занимает тебя всего без остатка, не оставляя ни кусочка на чёрный день. На любой день и на ночь тоже.

Можешь с уверенностью сказать, что оно развивалось в тебе постепенно. Песчинка-первопричина совсем недолго вела себя тихо, обосновавшись поначалу где-то справа в груди, симметрично сердцу. Чуть-чуть подрастя, она направилась в кругосветное путешествие по всему телу. Она навещала ладони – и заставляла медленно подрагивать кончики пальцев, ронять карандаш и судорожно сжимать кулаки. Она посещала колени – и они подламывались, ударялись о землю и мерзко хрустели чашечками. Она блуждала где-то внутри живота – и всё в нём скручивало в невозможные узлы, заставляя беспомощно сгибаться и судорожно ловить ртом воздух. Она поднималась выше, к самому горлу – и голос отказывался служить, и только тихие хрипы пытались вырваться из сжатых до хруста зубов.
Всё это было бы сложно не заметить, а вот великодушно игнорировать, в принципе делая вид, будто ничего необычно-аномального не происходит, – это запросто. Это почти как всегда: делать невозмутимое лицо или холодно, твёрдо и по возможности небрежно, вежливо и самую малость шутливо отказываться от участливой заботы чересчур внимательных и пристальных.
Тем более что на самом-пресамом деле ощущения от этой заразы внутри крайне противоречивые. Она причиняет сильнейшую, ни с чем не сравнимую боль – такую, что хочется раздирать собственную плоть собственными же руками, лишь бы вытащить из себя её источник. Ни с чем не сравнимая боль – которая заставляет блестеть глаза и от которой рот сам собой расползается в безумной, но оттого не менее широкой и довольной жизнью улыбке.
И тут даже не знаешь, чего хочется больше – оставить весь этот кошмар при себе или, напротив, щедро делиться им с каждым дорогим и просто первым встречным, раз уж всё равно не убудет.

Но сейчас это уже не важно – можно было бы сказать, что сейчас слишком поздно, вот только это прозвучит довольно нелепо, когда само понятие времени исчезло. Ты и раньше с ним не особо ладил, время от времени теряя попусту, а то и вовсе заблуждаясь в его неотвратимом, неравномерном течении.
Не потеряло значения лишь пламя, всё сильнее разгорающееся внутри. Зародившееся в кромешном очаге, оно всё сильнее распространялось по телу, лизало изнутри из последних сил держащуюся клетку рёбер и мелькало между ключиц – кожа там такая тонкая, что сгорела почти мгновенно. Следом рассыпались пеплом пальцы, ладони, запястья – и лихие язычки огня уже подбирались к локтям, стремясь навстречу к тем собратьям, что постепенно осваивали плечи…