Ты приходишь ко мне и выпиваешь. Иногда ко мне приходит Лёха и тоже выпивает. Вы ставите мне к ногам рюмку и хлеб. Здесь спокойно. Ветер качает деревья. Ты помнишь тот вечер? Мы сидели на берегу реки и обнимались, твои поцелуи были горячи как водка. Помнишь тот закат, наш диван, где мы часами валялись...
Я помню многое. Помню сквозь пьяный угар и сигаретный дым... Я не знал, что каждый день может оказаться последним. Я не знал, что пишут все. Не знал, пока не нашёл у этого балбеса Лёхи стихи...
А потом я покупал себе пену для бритья сам. Я не знаю, где ты была, с кем ты была. Кто тебя трогал, кого ты обнимала, любила. На дне рюмки я нашёл тоску. Бутылка, блюдце окурков и аккордеон. Опрокидывая стакан, я чувствовал как грудь мою прожигает что-то, что сродни любви.
Последний раз я видел тебя мельком. В толпе. Сколько раз я проклинал тот день, когда мы с тобой познакомились! И где бы я ни был, в какой компании ни гулял, ты всё равно оставалась в моём сердце. И я грустил. Грустил по тому красному закату, по нашему дивану... Водка бальзамом ложилась на сердце, убивая тоску. И как хотелось плакать оттого, что те дни никогда не вернутся, от того, что я никогда не посмотрю в твои любящие глаза. И когда дождь шумит листьями клёнов, когда на улице зябко, я мечтаю оказаться вновь с тобой под одним одеялом.
Запах твоих волос напоминал мне сосны в чернолучье, твои глаза были похожи на угольки в костре. В том костре, что грел нас поздней ночью, когда ты ещё была со мной. Ты не вспоминала обо мне, пока я не умер.
Ветер гнёт ветви, рвёт листья. Ты сидишь за столиком у моей могилы. Поздняя осень. Выпиваешь. Постаревшая, с морщинами под глазами, в старом пальто. Твои глаза побледнели, лицо осунулось, волосы поседели. Я смотрю на тебя с выцветшей фотокарточки. Молодой. Ветер срывает серый пепел с твоей папиросы, опрокидываешь стакан. Вокруг ковёр из жёлтых листьев. Темнеет. Ты просидишь здесь до темноты, а потом побредёшь прочь под жёлтым светом фонарей и завывание ветра.